Европе и России длительным существованием тоталитарных режимов на их
    территориях, но обходит молчанием высокие суицидальные показатели в
    США и других демократически ориентированных государствах. Такая
    предвзятость в оценке "черного феномена" вредит серьезному научному
    анализу этого явления. Публицисты не обременяют себя вопросом: почему
    "расширенного суицида" (т.е. самоубийства, отягощенного убийством
    родственников) не было в блокадном Ленинграде, когда реальностью была
    смерть от голода, но встречается сегодня, когда, по их
    предположениям, основным провокатором является невозможность
    прокормить семью из-за несвоевременной выплаты зарплаты?
      Ныне мы возвращаемся на круги своя: в нашей статистике все основные
    показатели по суициду приобретают характер присущей им
    универсальности, однако, очевидно, что такого рода универсальность не
    утешительна. Причины коренятся глубже, чем это можно предположить при
    беглом взгляде на "событие". Хотелось бы, однако, заострить внимание
    социологов и политиков на том, что сознательный суицид может
    выступить в качестве той лакмусовой бумажки, которая поможет отличить
    черное от белого на протяжении всей нашей противоречивой истории
    последнего столетия как в сфере нравственности, так и в области
    политической.
      Не следует забывать о том, что, несмотря на специфическую
    суицидологическую статистику в нашей стране, в советское время отнюдь
    не в эмиграции покончили собой такие яркие личности, как Марина
    Цветаева, Владимир Маяковский, Александр Фадеев, акад. В.Ал.Легасов.
    В саратовском "Новом стиле" даже появилась статья "Гагарин совершил
    самоубийство" (хотя сама эта версия гибели известного космонавта
    опровергается).
      Для того чтобы перейти к рассмотрению социального подтекста
    сознательного суицида, необходимо хотя бы кратко остановиться на той
    идеологии, которая составила "нерв" борьбы либеральной общественности
    в России и за рубежом за "естественное право" человека на смерть.
      В XVIIIв. философ Д.Юм утверждал в своем знаменитом эссе
    "Осамоубийстве": "Постараемся же вернуть людям их врожденную свободу,
    разобрав все обычные аргументы против самоубийства и показав, что
    указанное деяние свободно от всякой греховности и не подлежит какому-
    либо порицанию в соответствии с мнениями древних философов"2. Однако
    все эссе выстраивается как опровержение тезиса о свободе человека и
    более походит на скептический фарс по поводу относительности какой бы
    то ни было свободы в мире, не исключая права человека на "свободу"
    распоряжения собственной жизнью.
      Внутреннее противоречие, скрытое в просвещенческом истолковании
    индивидуальной свободы личности, имело печальные последствия, так как
    по существу разрешало человеку ошибаться, но даруя право на ошибку,
    не решало тех мучительных внутренних проблем, которые ставят личность
    на грань между жизнью и смертью, обрекая на выбор последней, что
    собственно и подтвердил печальный опыт законодательства в нашей
    стране.
      Подведем предварительные итоги: историко-культурологическое
    исследование феномена самоубийства вне конкретного социального
    контекста приводит к своеобразному "тупику" многознания, которое, по
    мысли древнего философа Гераклита, "уму не научает", однако оно с
    очевидностью обнаруживает индивидуалистический характер самонасилия
    даже в альтруистических суицидальных актах, даже под гнетом
    обезличивающей статистики советского периода в нашей стране. Сквозь
    толщу условностей, обрядов, обычаев, традиций проступает биение
    живого пульса личности, помещающей себя в рискованные обстоятельства
    ("пограничную ситуацию" между жизнью и смертью). Путеводной же
    звездой такой личности выступают специфика человеческого сознания,
    его способность к рефлексии, связанность в нем интеллекта с волевым
    началом (или "практический разум", в терминах И. Канта).
      Не случайно в своих оригинальных исследованиях современный
    английский ученый Р.Дж.Фрей различает суицид и смерть от
    самоповреждения, ставя проблему следующим образом: всякое ли
    самоубийство действительно само-убийство, так как изначально можно
    рассматривать суицид и в узком и в широком планах. С точки зрения
    Фрея, харакири — это, безусловно, самоубийство как самоисполнение
    задуманного заранее акта смерти. Но вот, если, к примеру, Джон
    бросился под поезд, то убивает его поезд, а он только поместил себя в
    рискованные обстоятельства равносильно тому, как если бы он взял
    билет на самолет, который в полете бы разбился, хотя он об этом и не
    догадывался3.
      Загадка суицидального сознания — это та область, в которой может и
    должна проявить себя современная философская теория, учитывая,
    конечно, достижения исследователей во всех возможных аспектах
    рассмотрения данного мрачного явления.
      Исследования последних лет, проведенные в нашей стране А.Г.
    Амбрумовой, В.А. Тихоненко, Л.Л. Бергельсон и др., также выдвинули
    перед современными суицидологами проблему о спорном понимании
    самоубийства как сугубо аутоагрессивного акта психически больного
    человека, убедительно указав на то, что значительная часть
    самоубийств совершается психически здоровыми людьми в результате
    социально-психологической дезадаптации личности в условиях
    "микросоциального конфликта".
      Необходимо отметить, что, как мне представляется, микроконфликт
    может стать макроконфликтом, если использовать оценку социальной
    регулируемости поведения личности, данную в начале нашего века
    Дюркгеймом. В частности, с точки зрения известного французского
    социолога, для защиты общества от всплесков массового суицида
    необходимо отчетливо представлять зависимость сознательного покушения
    на свою жизнь от степени социальной интегрированности личности.
    Имеется в виду как возможность жесткой, предельной регуляции
    поведения личности со стороны общества (например, наличие
    пенитенциарных учреждений — от тюрем до исправительных учебных
    учреждений; в древности — существование института рабства, в России —
    крепостничества), когда следствием выступает фаталистический тип
    самоубийства, так и слабая регуляция персонального поведения
    (заброшенность детей в семье. отсутствие уголовной наказуемости
    суицида в обществе), следствием которой является "анемический суицид"
    (особенно в среде подростков, эффект разобщенности, отчуждения).
      Обе крайности, по мысли Дюркгейма, одинаково опасны в плане

Разместил: Гость Прочитано: 12718