так как хотя античный мир и знал массовые самоубийства, таких
    эпидемий самоубийств, какие возникли в христианскую эпоху, особенно в
    наш век технического прогресса и экологических тупиков, он все-таки
    не знал.
      Совсем недавно, в конце марта 1997 г., Америка была шокирована
    трагедией в фешенебельном предместье Сан-Диего — Ранчо Санто-Фе,
    крупнейшим в ее истории массовым добровольным самоубийством 39
    человек, принадлежавших к культовой организации "Врата Небес". Журнал
    "Тайм" оценил эту трагедию как намечающийся в США "кризис веры".
      Христианство осуждает самоубийство в качестве следствия впадения в
    смертный грех уныния, а также как форму убийства в нарушение заповеди
    "Не убий!" (постановление Тридентского собора 1568 г. согласно
    истолкованию Блаженным Августином шестой заповеди). Эпоха "первых
    христиан" практически не знает самоубийства (Новый Завет дает в
    качестве примера две судьбы: отчаявшегося получить прощение своему
    предательству самоубийцы Иуды и преодолевшего отчаяние троекратного
    отречения от Христа апостола Петра). Русский философ В.С. Соловьев
    дал замечательную по своему проникновению в суть проблемы
    интерпретацию греха уныния (отчаяния) в "Трех разговорах" (см.
    "Разговор второй").
      Век Просвещения в лице Д. Юма и Ж.-Ж. Руссо сломал представление об
    абсолютной неприемлемости цивилизованным человечеством права человека
    на смерть. Логическим завершением такого по существу атеистического
    взгляда на самоубийство в истории человеческой культуры явилось
    принятие советским законодательством в 1922г. ст.148 Уголовного
    кодекса, совершенно исключающей наказуемость самоубийства и покушения
    на него и карающей лишь за содействие или доведение до него.
      Учитывая общую направленность рассмотрения феномена суицида в
    настоящей статье, следует отметить, что от многих европейских
    государств Россию отличал более взвешенный и дифференцированный
    подход к этому явлению общественной жизни: законы, карающие
    самоубийство, постоянно уточнялись и дополнялись. Например, до
    проведения реформ Петром Великим предусматривался только суд церкви и
    никакой уголовной наказуемости за покушение на самоубийство или за
    самоубийство. Первые формы наказуемости сознательного суицида
    появились в военном уставе ПетраI за 1716г. Позже по русскому
    законодательству классифицировались два вида самоубийства: суицид,
    совершенный в состоянии вменяемости (уголовно наказуемо) и в
    состоянии невменяемости (ненаказуемо), причем меры, предпринимаемые в
    отношении сознательно покушавшихся на собственную жизнь, постоянно
    смягчались (см. Уложения о наказаниях 1845, 1857, 1866 и 1885 гг.).
    Не подвергались в соответствии со ст. 1474 Уложения наказанию лица,
    которые пошли на смерть из-за патриотизма ради сохранения
    государственной тайны или из желания сохранить честь и целомудрие
    (самоубийцы такого рода не лишались церковного погребения, все их
    распоряжения оставались в силе).
      Для сравнения с приведенным дифференцированным подходом к оценке
    суицида в России достаточно привести несколько примеров европейского
    законодательства: Англия смягчила наказание за самоубийство только в
    1870 г. и лишь в 1961 г. отменила уголовную ответственность за
    суицид; уголовное законодательство Нью-Йорка считало покушение на
    самоубийство преступлением до 1919 г.; в России под давлением
    передовой правовой мысли по Уголовному Уложению 1903 г. самоубийство
    уже не считалось преступлением, а предусматривало ответственность
    только за доведение до самоубийства.
      Таким образом, ст. 148 Уголовного кодекса от 1922 г. в советскую
    эпоху явилась логичным завершением отечественного правотворчества.
    Однако мы оказались не застрахованы от другого рода крайности: в нашу
    бурную эпоху всякая суицидальная попытка без криминала стала
    рассматриваться в СССР как явление исключительно психопатологического
    ряда, а в результате — не снижение суицидальных показателей, а их
    неизменно замалчиваемый властями рост. Когда же суицидальная
    статистика стала для нас реальностью, мы обнаружили фантастические по
    своей удручающей сути показатели по самоубийству. В СССР на основе
    нового уголовного законодательства произошел возврат к
    "эскиролевской" концепции самоубийства, жестко увязывающей суицид с
    душевной болезные Сознательная же форма самонасилия стала
    расцениваться как умышленное доведение до самоубийства.
      В советское время был ликвидирован сектор социальных аномалий при
    Центральном статистическом управлении. В этот период нашей истории
    существовала официально признанная статистики только по доведению до
    самоубийства, она обнаруживала странные демографические перекосы:
    большинство такого рода самоубийств совершались в сельской местности
    (более 51%), несмотря на то. что суицид в мире преимущественно
    явление городское; уровень образования самоубийц был в основном
    средний или неполный средний, тогда как феномен сознательного суицида
    чаще фиксируется в высокоинтеллектуальной среде (в царской России,
    например, это офицеры флота, представительницы высших женских учебных
    заведений, известные поэты, художники и т.д.); по своему социальному
    статусу советские самоубийцы — это чаще всего колхозники или
    домохозяйки (вся сравнительная статистика приводится на конец 80-х
    годов )1.
      Несмотря на явную неполноту информированности по суицидологическим
    вопросам, исследователи были вынуждены констатировать преимущественно
    сознательную природу "самоубийства с человеческим лицом" (прежде
    всего об этом свидетельствовала тщательная спланированность
    доведенными до самоубийства суицидального акта). Интеллектуальный же
    характер самоубийства, как тогда казалось, нашел себе "благоприятную"
    почву в среде русской эмиграции. Этому вопросу посвящена талантливо
    написанная статья Н.А. Бердяева "О самоубийстве".
      Современные средства массовой информации в нашей стране отличает,
    по нашему мнению, значительная тенденциозность в преподнесении
    материала по суицидальной статистике, связанная с политической
    ориентацией изданий. Например, "Известия" и "Советская Россия"
    акцентируют внимание на суициде в среде рабочих, объясняя их
    социальной напряженностью из-за невыплаты зарплат, однако объяснить
    самоубийство акад. В.Ал.Легасова (1988) или ночной выстрел в кабинете
    директора Федерального ядерного центра в Снежинске Владимира Нечая
    (1996) с позиций социального детерминизма оказывается гораздо
    труднее. Журнал "Огонек" пытается обосновать суицидальный всплеск в

Разместил: Гость Прочитано: 12675